МФТИ. Статьи об институте

Г.М.Лохов. Функция цели

Авторитетное мнение

"Московский комсомолец", четверг, 20 января 1983 года, № 16 (13586)

За то, как пройдет Новый год в общежитии нашего факультета, я волновался больше, чем за результаты предстоящей сессии. Ведь ни одно поветрие не проходит мимо Долгопрудного. И когда грустно на душе, один студент садится за рояль и целый вечер играет для себя, а не для аудитории, другой - тянется к бутылке (однако и то и другое не ускользает от внимания деканата).

Но все прошло тихо, а результаты первых экзаменов вновь подтвердили, что среди моих подопечных - на младших курсах факультета управления и прикладной математики МФТИ - не слишком много «дятлов». На вузовском жаргоне это слово нынче обозначает людей, способных только «долбить» - упорно, в одну точку. Дятел - хорошая птица, но когда дятлов слишком много - перекос в экологии. Эта птица, порожденная взглядом на студента, как на корабль, уходящий в неведомое плавание и нагруженный чем попало,- нетипична для нашего вуза. Ведь при нормальном течении дел человек не может и не должен знать все одинаково хорошо. А необходимость изо дня в день делать уроки «от» и «до» воспитывает трудолюбие, но не всегда инициативу...

В конце ноября на совещании у проректора по учебной работе профессора Д.А.Кузьмичева разгорелась не вполне обычная дискуссия. Руководители кафедр и работники деканатов более или менее дружно констатировали: студенты плохо посещают лекции. И это при очень высокой успеваемости и почти неизменном первом месте по Минвузу РСФСР!

Вроде бы парадокс.

Заместитель заведующего кафедрой теоретической физики профессор С.П.Аллилуев поведал, как к нему в аудиторию в разгар лекции вошел некто в шляпе и очень деловито стал оглядываться по сторонам. К хождениям во время занятий физтеховцам не привыкать! Но чтобы в шляпе и столь бесцеремонно... Профессор поинтересовался, кого пришелец ищет. Тот сообщил фамилию и имя разыскиваемого, а на предложение выбрать для поисков иное время даже обиделся: «Но он мне правда очень нужен!».

Рассказанное вызвало дружный смех, сменившийся затем вполне резонными репликами - мол, разболтались студенты, занятые парением в высотах науки, о приличиях позабыли... Но тут взял слово молодой доктор наук А.С.Холодов. (И один из немногих среди присутствовавших на совещании у проректора питомцев Физтеха).

- Ну, сдают студенты некоторые курсы в основном по учебникам! Так, может, скажем спасибо авторам хороших книг? Когда я сам был студентом - света белого не видел, выполняя одно обязательное задание за другим. И между двумя грехами - не сдать в срок задание или не пойти на лекцию - выбирал обычно второе... И мне ставили тройки, наказывая за плохую посещаемость... Но тогда в общежитии телевизоров не было и рабочая неделя, утвержденная планом, еще не перевалила за сорокачасовой рубеж...

Преподаватели спорят. Одни грустят по небольшому «лицею» пятидесятых годов, когда каждый из основавших его академиков, можно сказать, за ручку вел в науку свой «детский сад». Других тянет к школьному жесткому распорядку, успешно регламентирующему весь остальной вузовский мир: «Выучите параграф такой-то и главу такую-то...».

У преподавателей сегодня стремление к математической ясности в работе, пожалуй, не меньше, чем у технологов, грустящих, что деталь можно сделать и тяжелой, и легкой - а она все равно будет по ГОСТу!

К вам приходит человек. Из него эа пять лет нужно сделать не только специалиста, а еще и интеллигента - что существенно труднее.

Перед тем, как десять лет назад превратиться из сотрудника исследовательской организации в преподавателя вуза, я кое-что почитал по педагогике и методике преподавания. И был поначалу удивлен, ни разу не услышав в стенах МФТИ обиходного, как мне казалось, словосочетания «проблемное обучение». Я обнаружил, что физтеховские кафедры не оттесняются от непосредственного воспитания специалиста ни студенческим научным обществом, ни какими-либо другими организациями. В этом смысле МФТИ сегодня, может быть, самый традиционный из вузов страны.

«Не бывает кружков танцев в балетном училище!» - сказал один из наших профессоров. Не тут ли секрет серьезности, с которой в физтеховце тщательно оберегают и растят его индивидуальность, не давая погружаться в индивидуализм!..

Периодически ловлю себя на том, что смотрю на происходящее вокруг глазами личности, сошедшей с конвейера.

Сознаваться в этом не стыдно, хотя и немного грустно. Приобретенный на пути в Физтех жизненный опыт был небесполезен. Но приблизиться к тому, что сегодня увлекает, можно было бы раньше.

Слишком уж жесткими и официальными стали границы между вузами. И в судьбу довольно трудно бывает внести необходимые коррективы.

Не у каждого хватает решимости собраться и приехать в Долгопрудный, где он будет выслушан и, если собеседование по всему курсу физики и математики покажет его достаточную подготовленность, - зачислен на соответствующий курс. Иным совсем не хочется бросать вуз, где они уже учатся. Но найти приемлемый способ восполнить некую «недостаточность образования», ощущаемую ими, непросто. Среди нынешних пятидесятилетних профессоров и доцентов технических вузов немало тех, кто за годы учебы окончил еще и математический факультет университета. А в студенческие годы нынешних сорокалетних уже появилось немало ограничений, вызванных больше заботой о «пристойной посещаемости», чем о якобы перегруженном студенте.

Мой хороший друг Андрей Процеров, заканчивая МВТУ, увлекся проблемами экономики и управления производством. И поступил сразу на четвертый курс Плехановского института. Люди, с которыми он там встретился, оценили серьезность его намерений, и его энергии хватило на два вуза.

А когда мы с ним до того предприняли подобный же поход на мехмат МГУ, нам отказали, сказав: «Не положено!».

Между прочим, в МФТИ, при всей экстремальности программы, иной раз можно услышать от студента недоуменный вопрос: почему, дескать, предметы нужно изучать непременно последовательно, а не параллельно?..

...Было это лет пятнадцать назад. Я заканчивал вуз, который трудным не считал, успевал неплохо учиться и много времени тратить на дела, к учебе не относящиеся. Тогда еще был нормальный конкурс сдавших экзамены, а не заявлений, как сейчас. Но уже начали довольно громко говорить о «кризисе» инженерной профессии. А что такое «кризис»?..

На первом курсе я попросил преподавательницу высшей математики, быстрым темпом излагавшую нам весьма фундаментальные вопросы, дать вывод только что написанной на доске формулы. Она недовольно сказала: «Раз такой любознательный - поступал бы на физтех!».

А я, признаюсь, переезжая из одного конца страны в другой вместе с отцом-военнослужащим, до того времени мало что знал об уже весьма сильном магните для молодых умов. И вот любознательность моя получила направление... Я обнаружил, что глава кафедры, дававшей мне специальность, чрезвычайно уважаемый в научном мире член-корреспондент АН СССР Всеволод Иванович Феодосьев имел непосредственное отношение к зарождению Физтеха. Он долгое время там преподавал по совместительству и даже «благословил» на уход туда из МВТУ студента-отличника Олега Белоцерковского, ныне академика и лауреата Ленинской премии.

В те годы кафедра Феодосьева казалась мне экзотическим островом, мало похожим на окружающий ее архипелаг. Всеволода Ивановича искренне интересовали студенческие оценки того, что происходит в вузе. И любое аргументированное мнение становилось отправной точкой для каких-то действий профессора, обращенных на его коллег... Формируя личность будущего специалиста, подобно своим собственным учителям, он выращивал в нас профессиональное достоинство. Может быть, поэтому из нас вышло что-то путное!..

Ни я, ни те, кто постарше и неопытней, не помнят случая, чтобы хорошо успевающий физтеховец пришел бы в деканат с просьбой его отчислить: «Не нравится мне здесь!» (И.Я.: не согласен - см. примечание*)), а то и вовсе уничтожил бы уже готовую дипломную работу и отправился учиться куда-нибудь еще.

Я люблю Физтех за то, что здесь каждый знает, зачем он сюда пришел.

Мои однокурсники, тоже ставшие преподавателями, говорят о своих подопечных: «Дай бог научить их хотя бы конспекты вести!». Думаю, задача практически невыполнимая именно в силу своей изначальной ограниченности. А прогресс возможен только при ориентации на максимум!

Правда, максимумы у каждого - свои. Поэтому на совещании, посвященном учебной дисциплине, я встал и сказал:

- ...Как представитель деканата утверждаю - мы можем все, даже заставить ходить на все лекции. Но стоит ли?.. До сих пор степень заполнения аудитории служила преподавателю сигналом поработать над собой...

Тут я был ничуть не оригинален и не смел. Просто я хорошо помнил возмущение, которое вызвали недавно у нашего ректора академика О.Белоцерковского преподаватели младших курсов, чересчур увлекшиеся борьбой со шпаргалками: «Вам что важней - реальные знания или обьем механической памяти студента?».

Наш ректор любит нетрадиционные решения. Может быть, оттого происходящее в МФТИ никак не назовешь реализацией педагогической шпаргалки. А многих из нас, волей судеб воспитанных вдали от Долгопрудного, время от времени к ней тянет. И хорошо зная, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», мы все же пытаемся сделать нечто подобное.





Примечание

* (И.Я.) Вот тут Георгий Михайлович не совсем прав. По меньшей мере, один такой случай на ФУПМе был, и не помнить о нем было невозможно. Мой одноклассник и сосед по комнате в общежитии, Патрис Койчуев (сын будущего президента Национальной Академии наук Кыргызстана Турара Койчуева), сдавший вступительные экзамены лучше всех наших со-школьников (19 баллов за первые четыре экзамена) после первого курса, также весьма успешно законченного, буркнул что-то вроде "здесь мало математики", забрал документы и по-новой поступил на мехмат МГУ. Который своевременно и также успешно закончил.

Сканирование и подготовка текста -
Игорь Янковский, к.ф.-м.н.,
выпускник ФУПМ МФТИ 1985 г.,
аспирантуры МФТИ 1988 г.
Июль 2009 г.

В.М.Фридкин. Лицеисты советских времен (о В.П.Смилге)

Журнал «Знамя», № 11, 2003 г.

Мерзляковский переулок, в котором стояла наша 110-я школа, выходил на Большую Никитскую улицу (бывшую Герцена). Угол занимал магазин "Консервы", в котором мы пили томатный сок с солью и перцем. На другой стороне Большой Никитской - обшарпанное здание с колоннами, церковь, в которой венчался Пушкин. Нынче церковь отреставрировали и рядом построили беседку, в которой стоят бронзовые Пушкин и Гончарова, одного роста, чужие и непохожие. Магазин "Консервы" закрыли. А здание школы передали музыкальному училищу при консерватории.

Школа была знаменита. Директором был известный всей Москве Иван Кузьмич Новиков (Кузьма), поддерживавший в школе дух элитарности и интеллектуального соревнования. Сейчас мне кажется, что в то страшное время (мы окончили школу в 1947 году) Кузьма никого не боялся. В школе учились "сынки": Каганович, Шкирятов, Зверев, братья Тимошенко... Учились они плохо, их перетягивали из класса в класс, но зато в зимнее время в школе всегда было тепло. Впрочем, перетягивать приходилось не всех. Наш одноклассник Серго Микоян стал известным специалистом по Латинской Америке, журналистом, а главное, хорошим человеком...

До революции школа была гимназией. Да и не похожа она была на обычную советскую школу. Ведь как строили у нас средние школы? Пятиэтажки с коридорами от туалета до туалета. Вместо двух туалетов - учительская и кабинет директора. На подоконниках - горшки с цветами, между окнами - руководящие портреты. А на фронтоне, над входом в школу, - четыре высочайше утвержденных барельефа: Пушкин, Толстой, Горький и Маяковский. И только они. (А почему не Гоголь, не Чехов? О Бунине я уже не говорю.) В "сто десятой" не было этой казенной симметрии, и руководящих портретов не было. Помню, висели портреты Нансена и Зелинского (школа сперва носила имя великого путешественника, а потом известного химика). Да разве дело было только в оформлении здания? Нашим школьным урокам математики, литературы и истории позавидовали бы студенты. Сам Кузьма вел "урок газеты", учил читать газеты между строк. По тому времени это была крамола для узкого круга. Эйдельман сравнивал нашу школу с пушкинским Лицеем. Может быть, поэтому дружба нашего класса прошла через всю жизнь. Каждый год мы приходим на свой традиционный сбор и с каждым годом сидим "просторнее, грустнее", вспоминая вслед за Пушкиным, "чему свидетели мы были". Эйдельман гадал, кто из нас будет Горчаковым, переживет всех и в одиночестве встретит этот день, последнюю субботу ноября. Сам он ушел рано, одним из первых.

Лучше в жизни уже не будет

Валя Смилга, ныне известный физик-теоретик, был в нашем классе первым учеником. По математике и физике ему равных не было, а по гуманитарным дисциплинам он не уступал самому Эйдельману: память у него была необыкновенная. Еще в школе Валя стал кандидатом в мастера по шахматам. Потом играл в каком-то важном соревновании на звание мастера (где принимали участие Спасский, будущий гроссмейстер, и наш общий азербайджанский друг Азер Зейналлы). У Вали был сильный цейтнот, и ему не хватило пяти минут, чтобы выиграть партию и стать мастером. Это о нем пелось в "Карнавальной ночи":

   Пять минут, пять минут,
   Без пяти минут он мастер.

В школе Валя был тем, кого называют "enfant terrible". Ему прощались все выходки. Одну хорошо помню. На уроке литературы Елизавета Александровна читает нам древний литературный памятник о судьбе раба-славянина, проданного сначала в Константинополь, потом в Смирну, Багдад, еще куда-то. При этом автор каждый раз методично указывает цену, за которую продавали раба. У Елизаветы Александровны от волнения за несчастную судьбу человека запотели стекла пенсне и разметались седые волосы. В классе - тишина. Валя и Игорь Белоусов на задней парте сосредоточенно играют в морской бой. Но вот наконец раба продают в Багдад, и Валя вслух роняет:
- А ведь подешевел!
Елизавета Александровна прекращает чтение, нервно сбрасывает пенсне и устремляет на Валю испепеляющий взгляд. А он как бы в оправдание разводит руками:
- Так ведь цена указана...
Вот пример его раннего математического развития. Известно, что в школьный туалет, утром прибранный нянечкой, в конце дня зайти невозможно. Ну разве что в охотничьих сапогах. Валя объяснил это непонятное явление еще в седьмом классе методом последовательных приближений. Представьте себе, что ранним утром в чистый туалет приходит ученик в калошах. По небрежности он оставляет небольшую лужу у писсуара. Вслед за ним приходит ученик в ботинках, становится дальше, и лужа растет. И наконец, приходит ученик в валенках...

После окончания Физтеха Валя поступил в аспирантуру к Федору Федоровичу Волькенштейну. Поссорившись с руководителем, ушел к другому, у которого и написал диссертацию. Потом защитил докторскую. Позже его работы по мюонному структурному анализу получили мировое признание. Я как-то спросил Федора Федоровича, как получилось, что он расстался с таким талантливым учеником.
- Вы правы, - ответил он. - Валя - чрезвычайно талантлив. Тут недоразумение. Мы не поняли друг друга. Я полагал, что работать будет он, а он рассчитывал на то, что работать буду я.

Из сына Андрея, такого же талантливого, как отец, Валя хотел воспитать второго Леонардо да Винчи. Еще в школе Андрей приступил к изучению математического анализа, дифференциальной геометрии и курса теоретической физики Ландау и Лифшица. Читал историю Соловьева. Учился игре на фортепиано. Кажется, отец приучил его ходить в бассейн и заниматься йогой. Сам Валя каждое утро по полчаса стоял на голове.
Однажды Смилга, Эйдельман и я уехали зимой на несколько дней в Мозжинку в академический дом отдыха под Звенигородом. Дом отдыха находился среди дач, в которых жили академики. Кормились мы в клубе, помпезном сталинском здании с обшарпанными коринфскими колоннами. Вечерами там показывали фильмы. В прихожей стоял телефон, по которому академики звонили в Москву. Перед кинофильмом к телефону выстраивалась очередь. Когда Валя снял трубку, за ним стояли и ждали своей очереди академики Понтрягин, Гельфанд, Опарин и еще несколько. Равнодушные лица академиков постепенно охватывало изумление. Валя проверял, как идут занятия у сына.
- Так. Третью главу у Гельфанда прочел? Врешь. Дай определение множества по Дедекинду... Так. Теперь уравнение Фоккера-Планка... Врешь. Это уравнение диффузии. Теперь быстро, тут ждут, даты жизни Суворова, Барклая де Толли и Мартынова. Кто такой Мартынов? Ты что, дурак, забыл, кто Лермонтова убил? Ну вот, другое дело... Ладно, времени нет, тут очередь. Иди к фортепиано и сыграй первую часть сонаты Моцарта. Какой, какой? Все той же, кёхель триста тридцать.
Несколько минут Валя сосредоточенно слушал. Потрясенные академики стояли молча и уже не смотрели на часы.
- Дурак, где ты там си бемоль нашел? Работай над туше.
Когда Валя, положив трубку, отходил от телефона, взволнованные академики долго смотрели ему в спину. Все за исключением Понтрягина. Тот, как известно, был слепой.

Однажды Азер Зейналлы, ставший, как и мы, физиком, пригласил меня в Баку почитать лекции. Узнав об этом, Валя решил ехать со мной, тоже с лекциями, а заодно поиграть с Азером в шахматы. Сейчас не помню, в чью пользу был у них счет. Так мы оказались вместе в огромном люксе высокого здания "Интуриста", стоявшего на берегу Каспийского моря.
Валя сорвал мне уже первую лекцию. Я читал аспирантам теорию фазовых переходов по Ландау. В зале сидело человек пятьдесят. Вдруг, чувствую, не слушают меня. За задними столами разговоры. Потом сделался шум. Я оторвался от доски. Вижу, вокруг Вали собралась почти вся аудитория (женщин не было). Аспиранты яростно обсуждают что-то, не относящееся к лекции. Оказалось, Валя научно объясняет, почему жены обманывают их так же часто, как они изменяют своим женам. Эта мысль показалась азербайджанским ученым невероятной и невыносимой.
- Этого не может быть! - закричал Азер, и все бросились к доске.
- Извини, дорогой, это подождет, - сказал кто-то, стирая мои формулы.
Валя нарисовал на доске распределение женщин и мужчин города Баку и, пронормировав их, объяснил, что вероятность супружеских измен одинакова. Если, конечно, пренебречь небольшой группой блондинок, приезжающих в Баку на заработки. Аудитория была так потрясена этим объяснением, что меня вежливо прервали:
- Подожди, дорогой. Дай хоть с этим разобраться. Значит, моя жена...

Через пару дней в нашу честь был устроен банкет. Хозяином был прокурор города, родственник Азера. Кавалькада машин двинулась к берегу Каспия, не обращая внимания на светофоры. Милиционеры отдавали честь. Валя и я сидели в первой машине, черной "Волге" прокурора. Приехав, мы увидели большой сарай, стоявший на голом песчаном берегу. Ни растительности, ни следов жизни. А войдя в сарай, испытали потрясение. Во всю длину стоял стол, покрытый белой скатертью. На скатерти - тарелки с черной икрой, холодной осетриной, крабами, зеленью. В углу - ящики с коньяком и шампанским. Вдоль стола вытянулись вежливые официанты с белыми салфетками в руках и улыбкой на лице, сладкой, как рахат лукум.
Оценив объем и содержимое ящиков, Валя стал "половинить". Это вызвало возмущенные крики хозяев:
- Валя, дорогой, пить до дна! Пьем за дружбу народов, за физику, за ваши лекции...
Когда подали осетрину на вертеле и шашлыки, Валя успел выпить пару бутылок коньяка, и у него установилось "подвижное равновесие". Явление это известно из химии. Сколько выпьешь, столько и отольешь. И Валя тихо спросил у официанта, где тут туалет.
- Зачем туалет, дорогой? Зайди за павильон...
За павильон мы пошли в обнимку. Стоим, облегчаемся. Вдруг посмотрели под ноги. И видим, что облегчаемся на огромные окровавленные осетровые головы. В Москве это называют головизной. Ее выбрасывают редко, и за ней стоит очередь длиннее, чем в мавзолей Ленина. Валя еще мог говорить. И он сказал:
- Понимаешь, старик... Лучше в жизни уже не будет.

Вечером мы ехали в город в машине Азера.
- Выпьем чайку и поиграем, - сказал Азер. - Я не играл с Валей со школьных лет.
Валя лежал на заднем сиденье и признаков жизни не подавал.
- Ты с ума сошел, - сказал я. - Какие сейчас шахматы? Его бы до постели довести.
- Сам дойду, - проснувшись, сказал Валя.
Впрочем, идти сам он уже не мог. Обхватив его с двух сторон, мы внесли его в подъезд дома, где жил Азер.
Стол был готов: белая скатерть, пара бутылок коньяка, фруктовая ваза с черной икрой до краев и шахматная доска. Валя играл белыми. Глаза у него то открывались, то закрывались с частотой не выше десятой герца. Главная трудность - попасть пальцем в нужную фигуру. Первую партию Валя выиграл. От стыда Азер покраснел. Доску перевернули, а пустую бутылку коньяка поставили на пол. Вторую партию Валя тоже выиграл. На Азера страшно было смотреть. Доску еще раз перевернули, и на пол поставили вторую пустую бутылку.
- А что, коньяка больше нет? - спросил Валя.
Лена, жена Азера, немедленно принесла из кухни еще бутылку. Тут я не выдержал и зашептал Вале на ухо:
- Немедленно кончай пить, а эту партию, пожалуйста, проиграй. Ведь мы в гостях...
Вряд ли Валя меня слышал. Глаза у него почти не открывались. Когда он выиграл третью партию, третья бутылка была наполовину пуста. Мы обхватили Валю под мышки и через детскую песочницу потащили к машине. Тащить было тяжело. Ноги оставляли в песке глубокие борозды.
Попрощавшись, Азер уехал, оставив нас у входа в гостиницу. Я стоял, обняв безжизненное тело, и думал, работает ли лифт. Была поздняя ночь. Нам повезло, лифт работал. В кабине лифта Валя неожиданно открыл глаза и сказал совершенно членораздельно:
- Значит, так. Поднимаемся в бар. Еще по сто грамм и баиньки...
Тут я не на шутку испугался, но, к счастью, бар был закрыт.

Утром меня разбудило солнце, вставшее из-за Каспия. Голова раскалывалась, во рту - помойка, глаза не открывались. В общем, жить не хотелось. Я раздвинул пальцами веки и не поверил тому, что увидел. Передо мной был человек, точнее, мужчина. Но там, где должна быть голова, висели его гениталии. А голова была внизу, у самого пола. "Все, - подумал я. - Это белая горячка, это конец".
- Очень советую по утрам стоять на голове, - сказал Валя. - Помогает после возлияний.
Тут я вспомнил, что Валя занимается йогой и по утрам стоит на голове. И от сердца отлегло.
Через неделю мы улетали. В самолете Валя вынул из кармана конверт и пересчитал свой гонорар. Нам хорошо заплатили.

- Учти, это - заначка, - сказал Валя. - Если об этих деньгах стукнешь жене, я за себя не отвечаю...
Обычно Валя хранил заначку в книжке, только не в сберегательной, а в литературной. Дома была большая библиотека, и Валя прятал деньги в одной из книг, до которой, он был уверен, рука жены не доберется.
Через пару дней у меня дома раздался звонок. Я снял трубку.
- Никакой ты не писатель, - сердито сказал Валя. - Пишешь хуже какого-нибудь Нагибина или Крелина...
- А в чем дело? Нагибин и Крелин - хорошие писатели.
- А ты - плохой.
Тут же все и прояснилось. Вернувшись домой, Валя положил бакинские деньги в мою книжку рассказов о Пушкине. Он полагал, что книжку эту никто не читает. А жене на следующее утро случайно захотелось перечитать какой-то мой рассказ. И она была вознаграждена за любовь к литературе.

Я часто вспоминаю нашу поездку в Баку и Валины пророческие слова о том, что лучше в жизни уже не будет. Так оно и оказалось.

В.Г.Зелевинский. Последний из могикан. Памяти Бориса Ерозолимского

«Троицкий вариант», № 18 (162), 9 сентября 2014 г.

От редакции. Владимир Григорьевич Зелевинский, профессор факультета физики Университета штата Мигичан, прислал в редакцию статью памяти Бориса Ерозолимского, одного из последних участников команды Курчатова.

На экране компьютера передо мной проходят страницы неоконченного автобиографического повествования, история одной жизни, названная «Клочки памяти». Автор ушел из жизни 26 августа 2014 года в городке Андовер (штат Массачусетс, недалеко от Бостона). Ему было 93. А жизнь его была замечательной и достойной.

Борис Григорьевич Ерозолимский, для многих просто Б.Г., не стал академиком или нобелевским лауреатом, хотя одну высокую премию он получил - Сталинскую премию 1953 года. Он был одним из последних могикан курчатовской команды.

Б.Г. учился на физическом факультете МГУ перед войной, тогда же, когда и А.Д. Сахаров и многие другие впоследствии известные ученые. Не успев закончить курс или начать самостоятельную работу, они были подхвачены военным вихрем. Копали окопы под Курском, а потом Б.Г., как физика, послали на курсы авиационных техников по новому направлению - оборудование самолетов и радиолокация. Выезжали на фронт, ремонтировали технику и возвращались к занятиям. Б.Г. стал тонким специалистом по импульсной электронике (конечно, ламповой).

С детства Б.Г. мечтал о театре, играл в классических пьесах в клубных постановках под руководством артистов МХАТа. Театр и физика боролись в его душе. Его демобилизовали, чтобы он закончил университет и присоединился к работе в атомной программе. А он думал «удрать в театр». Постепенно физика победила, он открыл в ней красоту мысли и изящество глубоко продуманного эксперимента. Он попал в курчатовскую Лабораторию № 2, из которой вырос Институт атомной энергии, позже получивший имя Курчатова.

Они строили ядерный реактор. Вместе с другим прекрасным физиком, Петром Ефимовичем Спиваком, Б.Г. должен был измерить так называемое ню эффективное, основную характеристику цепной реакции, число вторичных нейтронов на акт деления. Здесь его квалификация в электронике была незаменимой. Когда в конце концов они были уверены в результате и принесли ответ Курчатову, тот посмотрел на цифру и сказал только: «Молодцы», - он уже знал этот ответ из агентурных данных... В дальнейшем Спивак и Б.Г. работали над измерением констант слабого взаимодействия в бета-распаде нейтрона, и эта тематика осталась для Б.Г., может быть, главной любовью в ядерной физике.

В 1951 году отец Б.Г., известный московский врач, был арестован. По-видимому, это была первая прикидка будущих больших процессов. Но главный обвиняемый, профессор Этингер, погиб в тюрьме, и отец Б.Г. был «просто» приговорен к 10 годам лагеря. В институте нашлись люди, которые начали злобную кампанию, требуя убрать сына врага народа из секретного учреждения. Тогда Курчатову удалось противостоять этому, Б.Г. услышал от него только «Спокойно работайте». Когда дело врачей развернулось, отец Б.Г. был привезен в Москву для новых допросов и обвинений. Неизвестно, какова была бы судьба Б.Г., если бы не вмешательство другой судьбы. Сталин умер, врачи реабилитированы, отец Б.Г. вернулся, а сын получил Сталинскую премию.

Следующий большой этап в жизни Б.Г. - работа с Андреем Михайловичем Будкером над первым ускорителем электронов на встречных пучках. Когда легендарная восьмерка (необычная форма этой машины), ускоритель ВЭП-1, была почти готова, Будкер получил для дальнейшего развития ускорительной и плазменной физики свой институт - ИЯФ в новом Академгородке под Новосибирском (И.Я. - директором ИЯФ в 1957-1977, до самой своей смерти был Будкер Герш Ицкович... Обычная советская практика замены имен, отчеств, а иногда даже и фамилий).

Б.Г. был в ученом совете ИЯФа и получил предложение переехать в Сибирь и возглавить там большую лабораторию. Как рассказывал Б.Г., он просто «испугался» необходимости руководить сотнями людей. Ему хотелось делать свой эксперимент своими руками, с небольшим числом близких сотрудников. После долгих раздумий он отказался и остался в Москве. Уже в Америке он часто возвращался в разговорах к этому прошлому и признавался, что сожалеет об этом решении, - вся дальнейшая жизнь пошла бы иначе... ВЭП-1 был успешно запущен в Сибири, открыв дорогу для будущих ВЭППов (электрон-позитронных встречных пучков).

В Москве, в Курчатовском институте, уже без Курчатова, продолжалась работа по физике слабых взаимодействий. Попутно Б.Г. внес большой вклад в прикладную ядерную физику - развитие техники нейтронного каротажа, разведка нефтяных месторождений с помощью нейтронных источников. Опять было выдвижение на государственную премию, но на каком-то этапе Б.Г. выпал из списка, уступив место администраторам разного калибра. Новая тяжелая полоса жизни началась после того, как сын Б.Г. решил уехать из страны. Б.Г. пытались заставить публично осудить сына, и не было уже Курчатова для защиты. Конечно, эта позорная кампания не достигла цели, но она заставила Б.Г. уйти из своего родного Курчатовского института. Он нашел новое пристанище в Гатчине, в (ныне Петербургском) Институте ядерной физики. Всё та же неисчерпаемая физика - слабые взаимодействия, распад нейтрона.

В 1991 году Б.Г. уезжает в США. В 70 лет он начинает новую жизнь. Постепенно устанавливаются контакты с американскими физиками в Гарварде, в НИСТе (Национальный институт стандартов и технологии). Вместе с другим бывшим московским физиком, Львом Гольдиным, Б.Г придумывает новые методы прецизионных измерений характеристик слабых взаимодействий, успешно убеждает американцев начать такие эксперименты. Он с удовольствием рассказывает о своих идеях, всегда добавляя: «Это же безумно интересно». Когда после одного из семинаров я подошел к докладчику и начал было говорить, что мой старый друг предлагает..., он моментально прервал меня словами: «Конечно, это Б?рис».

Полный опыт по бета-распаду нейтрона с регистрацией всех трех частиц (протон, электрон и антинейтрино) описывается несколькими параметрами, измеренными с разной степенью точности. Б.Г. воспринимал эти параметры, как будто это были его личные знакомые, каждый со своим трудным характером, так он и рассказывал о них. Одна из этих величин, «маленькое <а>», коэффициент угловой корреляции электрона и антинейтрино, была его любимицей, и главный эксперимент, уже без Б.Г, должен измерить ее гораздо точнее, чем раньше, и, возможно, найти отклонения от нынешней стандартной модели.

Почти ежегодно летом Б.Г. ездил в Москву, в родной «Курчатник». Каждый раз он надеялся увидеть работающих физиков, обсудить новые результаты, почерпнуть новые идеи. Все повторялось: каждый раз он возвращался глубоко разочарованным, резко говорил: «Мерзость запустения» - и всё же опять ехал через год. Он старел, прибавлялись морщины, судьба не обошла суровыми ударами его семью. Оставалась наука, оставались новые бостонские друзья, оставалась любимая музыка. Со времен своей театральной молодости Б.Г. хранил трепетное отношение к высокому искусству, его выразительный голос замечательно звучал, когда он вспоминал любимые стихи и классические арии. У него было свое отношение к живописи и к искусству вообще: только две категории - «волнует» или «не волнует». И если «волнует», то его глаза увлажнялись, и было видно, что он действительно глубоко чувствует это.

Один из его молодых американских коллег, узнав печальную новость, написал: “Boris was a remarkable man with a remarkable history. It seems like there are so few of them left, which makes the loss еven sadder”. Но я уверен, что для многих, знавших его, всегда будет звучать его крепкий, ясный, совсем не старческий голос - «Ведь это безумно интересно...».

О детстве, семье и жизни на Физтехе. Интервью с Дмитрием Беклемишевым

Корреспондент Мария Гефен, студенческий портал МФТИ «ПОТОК», 13 мая 2018 г.

Профессор МФТИ Дмитрий Владимирович Беклемишев поделился с «Потоком» воспоминаниями о военном времени, детских годах и семье.

Дмитрий Владимирович Беклемишев - профессор МФТИ, доктор педагогических наук, более полувека преподававший на Физтехе. Автор многократно переиздававшегося учебника «Курс аналитической геометрии и линейной алгебры».

Родился в Перми 4 сентября 1930 года. Окончив в 1948 году школу в Москве, поступил на механико-математический факультет МГУ. Вскоре после защиты кандидатской диссертации в МГУ, в 1956 году, стал работать в МФТИ на кафедре высшей математики.

В 1994 году получил степень доктора педагогических наук.

В 2002 году стал лауреатом премии Правительства Российской Федерации в области образования. Является заслуженным профессором МФТИ с 2005 года.

Отец Дмитрия Беклемишева - Владимир Николаевич Беклемишев - советский зоолог, являлся членом Академии медицинских наук СССР и польской Академии наук, а брат - Константин Беклемишев - был профессором кафедры зоологии беспозвоночных МГУ.

Интервью, которое вы сейчас прочитаете, составлено особенным способом. Все ответы Дмитрий Владимирович дал письменно, получив предварительно список вопросов по электронной почте. 28 апреля корреспондент «Потока» встретилась с Дмитрием Владимировичем, чтобы обсудить детали ответов, и, после дальнейшей работы, текст интервью был готов.

Надеемся, что читателям понравится интервью и что оно будет распространено среди как можно большего количества людей, имеющих отношение к Физтеху, коллег Дмитрия Владимировича и студентов МФТИ, а также тех, кто интересуется наукой и математикой, кто знает и ценит учебник «Курс аналитической геометрии и линейной алгебры».

Детство и семья

- В одном из интервью Вы сказали, что военный период сильно на Вас повлиял. Есть ли событие того времени, о котором Вы могли бы рассказать?

- Я могу привести два эпизода того времени, которые, пожалуй, в наибольшей степени врезались в мою память. В то время моя семья была в эвакуации в Перми (тогда городе Молотове).

Машин в городе было мало, их не хватало даже для, казалось бы, важных дел. В частности, чтобы отвести арестованного из суда в тюрьму, нередко вели его по середине улицы под охраной одного конвоира. Даже в центре, на Оханской (тогда Улице газеты «Звезда»), снег с середины улицы не убирали, а снег с тротуара сметали поближе к середине, и образовывался вал между дорогой и тротуаром.

И вот однажды, идя из школы, почти около дома я встретил такую пару - осужденного и конвоира, шедшего в двух шагах сзади, с винтовкой наперевес. Я вначале не обратил на них внимания, а потом… У нас ворота обычно бывали открытыми. Чтобы не мешать проходу в ворота, вала из снега тут не было. Когда арестант поравнялся с воротами, он резко бросился к ним и уже достиг их. Но слишком поздно! Никаких «Стой, стрелять буду!» или предупреждающего выстрела - конвоир успел только приложиться и выстрелить, но этого оказалось достаточно. Впрочем, в любом случае арестант выиграл бы немного - другого выхода из двора не было.

Каракалпаки - это народ, живущий на севере Узбекистана, в окрестностях Аральского моря. В 1942 году многих мужчин-каракалпаков завербовали на работы. Это были здоровые мужики. Почему их не призвали в армию? Может быть потому, что они ни слова не знали по-русски. Как я слышал, им сказали, что они будут строить где-то в Узбекистане канал, а привезли на угольные шахты Пермской области.

Поняв, что их обманули, они побежали и на какое-то время заполнили Пермь, особенно вокзал. Это нужно себе представить: заваленный снегом город, температура ниже ?20 градусов, любая еда по карточкам. Они - в ватных халатах, многие без шапок, без денег, без документов, непривычные к городской жизни и не знающие языка. При этом добраться даже до Перми - подвиг. А они рвались на родной Арал. Куда они потом делись, я не знаю. Хочется надеяться, что власти что-то предприняли. Но многие каракалпаки погибли. Судьба одного из них - одно из моих сильнейших впечатлений. Когда я утром шел в школу, он сидел около булочной и просил хлеба. Кто подаст? И своему не подали бы, а он даже не крестился - просто сидел. Когда я возвращался из школы, на его лице уже лежал мелкий колючий снежок. Лицо его было спокойным.

Но это, конечно, вещи редкостные, более показательна, например, следующая история.

Как-то зимой в Перми я пошел получать из мастерской ботинки. Получил, положил в сумку и пошел домой. По дороге я зашел в булочную. Не за хлебом, хлеб по талонам того дня был куплен накануне, а просто понюхать, как пахнет хлебом. Чтобы не привлекать внимания, я встал в очередь (небольшую, человек двадцать) и, когда она стала подходить, вышел на улицу. Там ко мне подошла женщина и попросила кусочек хлеба. Это была не нищенка, а, как говорят, «приличная и культурная» женщина. По возрасту, одежде и манерам она мало отличалась, например, от моей матери. Я ответил, что хлеба у меня нет. Она мне не поверила и продолжала идти за мной, говоря всякие жалкие слова. Мне было ее жалко. Если бы хлеб у меня был, я бы ей дал, при условии, конечно, что был бы довесок. (Когда в магазине взвешивали хлеб, и первоначально отрезанный кусок оказывался мал, то добавляли еще кусочек - довесок. Если довесок был маленьким, то не считалось особым грехом съесть его по дороге.) Но ни хлеба, ни довеска, а она продолжает просить. Наконец, я догадался показать ей ботинки, и она ушла. Что за беда постигла эту женщину? Потеряла карточки или по каким-либо причинам застряла проездом в чужом городе? Вот одна из историй такого порядка.

Как-то к нам пришли какие-то не то дальние знакомые, не то знакомые знакомых - мать и дочка-подросток. Их и отца этой девочки эвакуировали из Ленинграда, но по дороге отец заболел тифом. В Перми его сняли с поезда и отвезли в какой-то госпиталь. Они тоже сошли с поезда и оказались (без жилья и карточек) в чужом городе. Но, главное, никак не могли найти, куда отвезли отца. Этот эпизод закончился настолько благополучно, насколько мог закончиться. При разговоре присутствовал Петр Алексеевич Ясницкий, который был главным врачом терапевтической клиники мединститута, а кроме того, в чине полковника медицинской службы заведовал органом, распределяющим раненых по госпиталям Пермской области. Он сказал, что недавно слышал похожий рассказ от одного из больных, и после уточнений и телефонных разговоров семейство было восстановлено. Но это, понятно, исключение, скорее чудо, а не общее правило…

- Что и как повлияло на ваше формирование в школьные годы?

- Не могу сказать, что школьные годы сильно повлияли на мое формирование. Но основные предметы, насколько я их усвоил, то конечно усвоил в школе. Формирование больше складывалась дома. Именно там все определялось влиянием отца, хотя он редко бывал дома. Он считал, что дети сами должны жить и понимать правильно, и вмешивался в только в крайних случаях. Причем вмешательство бывало спокойным и благожелательным - этого бывало, как правило, достаточно. Очень редко он бывал жестким. Вообще же отец был открытым и веселым, до тех пор, пока дело не касалось важных вопросов.

Приведу еще эпизод, описывающий мое воспитание. В четырнадцатилетнем возрасте я с ребятами с нашего двора лазал внутри моста. Мост через реку рядом с нашим домом был деревянным, и внутренность его береговой опоры представляла собой густое переплетение просмоленных круглых бревен, скрепленных железными скобами. Забраться туда можно было в местах, где доски обшивки были оторваны. В жару там было прохладно. Место было мрачное и таинственное. И мы нашли там большой мешок, полный шерстяной пряжи. Причина была прозрачна: по другую сторону моста на нашем же берегу располагалась большая ткацкая фабрика. Укравшие мешок припрятали его до поры внутри моста. В любое время это - большая ценность, тем более в 1944 году, когда такие вещи совсем не продавались.

Поскольку я в компании был самым старшим, я забрал мешок и торжественно притащил его домой. Мой папа никогда не повышал голоса. «Авторитет начальника должен быть таким, чтобы ему не приходилось говорить тоном приказания», и такой авторитет у него, несомненно, был. Но тут он отступил от этого правила и велел немедленно убрать из дома этот мешок.

Можно добавить, что я получил хороший урок, а весь двор потом ходил в кофточках, шапочках и шарфиках знакомых расцветок.

- Ваш брат, Константин, был доктором биологических наук, «крупнейшим специалистом по экологии и биогеографии планктона в Мировом океане». Со стороны можно заключить, что он пошел по стопам отца. Как бы вы описали своего брата? Чем он отличался от вас?

- Я не назвал бы это «пошел по стопам отца». Бывает, и нередко, что студент не может выбрать и идет по известным и больше ожидаемым путям. А бывает, человек с малых лет имеет в виду то, что будет его занятием в жизни. Чаще всего эти два варианта смешиваются, но обычно под «идти по стопам» понимают, скорее, первое. Нужно сказать, что Константин, сколько я его помню, отличался вторым свойством - в детстве, когда мы гонялись «в войну», он сидел над кучей мусора и выбирал оттуда жуков. Когда он вырос, его интересы расширились, хотя натуралистом я бы его не назвал. И с этим интересом, и со всем своим собственным и накопленным гидрологами Института океанологии багажом он плавно вошел в круг размышлений Владимира Николаевича, когда поступил профессором на Биофак МГУ.

Он был очень умен, и математику сдавал «на 5» - но лишь бы только сдать. Вообще, он был отличником, в отличие от меня. Он был разговорчив, любил спорить, быстро и резко реагировал на всё, даже на мелочи, и возражал, причем с большой скоростью. Ухватить суть и придраться или, наоборот, придраться к словам - самое любезное дело. Слишком часто споры заканчивались победой Константина, что не привлекало к ему сторонников. Среди ровесников у него был всего один друг - Владимир Богословский, ставший в дальнейшем известным врачом. Константин никогда не занимался спортом и вообще предпочитал всему сидеть и беседовать, поздно ложиться и поздно вставать. Однако он без колебания переносил тяготы корабельной жизни в морских экспедициях. Он часто болел и принимал лекарства, и в 55 лет он скончался.

Студенчество

- В год вашего поступления в ВУЗ, в 1948-м, проводилась так называемая «борьба с космополитизмом», 1946-1947 - массовый голод в стране; тогда же разворачивалось советско-американское противостояние в холодной войне, в 1949 была создана первая советская атомная бомба. Какое впечатление у вас осталось от состояния, в котором в то время находился СССР? Как это влияло на вашу жизнь?

- Вы перечислили обстоятельства, которые определяли жизнь общества. И холодная война, и голод - это были вещи, заданные сверху. Они никак не обсуждались в частной жизни, к ним можно было приспособиться, если сможешь. Разные люди понимали их по-разному, я понимал их фактически так же, как сейчас, но, разумеется, говорил об этом только изредка и зная с кем.

Было еще такое явление, как лысенковщина. Она отличалась от прочих репрессий тем, что проходила как бы используя не все средства. Т.Д. Лысенко имел большую власть, но не бесконечную, редко он мог человека посадить. Его влияние распространялась не на любые места: скажем, он не мог выгнать человека из медицинского института, проходившего по другому ведомству (для этого скоро был выделен другой человек). Но конечно, много судеб достойных людей были уничтожены в этот период. Я мог это все видеть с близкого расстояния. Отец в это время был вынужден оставить Биофак МГУ, но не жалел об этом: основная работа его была в Институте малярии и медицинской паразитологии, который относился к Министерству здравоохранения. А вот мой крестный П.Г. Светлов, которого я очень любил, был исключен из своего института, и книга - цель его жизни - которая должна была выйти, была запрещена, а готовый набор рассыпан. Пришлось ему начинать новую работу с чистого листа.

Для развлечения и в качестве иллюстрации расскажу о своем первом опыте «математического моделирования». Когда я учился на втором курсе, мой брат писал диплом на Биофаке МГУ. Речь там шла о численности каких-то зверюшек в Белом море. Одни ели других и все размножались, как могли. Механизм был довольно простой, я составил систему уравнений и проинтегрировал ее. (Много позже я узнал, что это называется моделью Вольтерры.) Результаты хорошо совпали с наблюдениями, и мы оба были очень довольны.

Однако радоваться не стоило. На защиту диплома пришел декан Биофака И.И. Презент, бывший правой рукой Т.Д. Лысенко. Он выступил и сказал, что в этой работе произведена подмена живых биологических закономерностей абстрактными математическими формулами, что это граничит с идеализмом и попахивает вейсманизмом - морганизмом. Обвинения были тяжелыми: взрослый человек после такой речи мог бы лишиться работы. Но со студента спрос был меньше, среди членов кафедры, на которой происходила защита, «лысенковцев» не было. Каким-то образом все кончилось благополучно.

Физтех

- Чем, по вашему мнению, Физтех отличается от МГУ?

- По существу говорить здесь нечего, сравнить хотя бы размеры. Первоначально Физтех был примерно равен одному факультету. Физтех увеличился, но и Университет тоже не стоял на месте. Так что по существу Физтех сравнивать нужно с факультетом или группой двух или трех факультетов. Но тут не ясно, какую следует выбрать правильную группу. Так что, на мой взгляд, непосредственно сравнить эти два учебных заведения не получается.

Однако есть аспект, по которому Физтех и МГУ можно сравнить. Физтех имел четкую цель создания, или, лучше сказать, его создатели ставили перед собой четкую цель - создать вуз, выпускающий лучших выпускников и при этом выпускников по довольно ограниченной области. МГУ, наоборот первоначально имел только общие цели, а какие знания в итоге приобретал студент - это было его делом. Скажем, на Мехмате в мое время обязательные занятия заканчивались примерно часов в 15-16. Далее - свободен, но имело место большое количество спецкурсов и спецсеминаров. Можешь ходить на любой, даже сдавать, а можешь - нет. Единственное, что требовалось - в конце иметь научного руководителя и сдать два спецкурса.

Конечно, Физтех имел четкую цель вначале, сейчас она размывается, точно так же как размывается и основа МГУ, но что-то от этих целей пока сохраняется.

- На вашей памяти были ли проблемы с поступлением на Физтех у ребят с еврейскими корнями?

- Я, конечно, слышал об этой проблеме и мог бы рассказать об этом - с чужих слов. Однако если вас интересует, что известно мне на основании собственного опыта, то здесь мне сказать практически нечего. Я ежегодно принимал вступительные экзамены, и никто из начальства ни разу не говорил мне об этом предмете. Может быть, предмет не существовал, а может и существовал, но меня считали не заслуживающим доверия, как я всегда считался неподходящим принимать экзамен у человека, способного только провалиться, когда начальство имеет на него другие виды.

Самое правильное - посмотреть на единственный четкий критерий, а именно на списки студентов. Здесь мы ничего плохого не увидим: «ребят с еврейскими корнями» было достаточно, и способных, и не очень. Конечно, это ни о чем не говорит - можно всегда возразить, «а вот если бы принимали по справедливости…». Но так мы снова уйдем в облако предположений. Итак, существовал открытый прием студентов и, возможно, не прием некоторых из остальных.

- По вашим ощущениям, отличается ли подготовка и стиль учебы у ребят с разных факультетов? У вас есть любимый факультет?

- Конечно, есть различия и в отношении к предмету, и в стиле учебы. Здесь всё известно, все отлично знают как относятся к предмету на первом или, наоборот, на втором факультете. Мои предпочтения тут неинтересны, тем более что они соответствуют общепринятым. Мне представляется более интересным, как из многих индивидуальных интересов рождается коллективный интерес. Многие люди и события влияют на появившегося нового студента, но прежде всего его группа. В ней, например, 17 человек с разными силами ума и характера, и из них рождается одна общая группа со своим умом и характером.

Рассмотрим два случая. В первом из них в группе из 17 человек четверо очень умных ребят и двое слабых. Если среди лучших есть парень со свойствами лидера, это будет отличная группа. Вторая группа, допустим, имеет двух хороших и четверых никуда не годных. Вы увидите, что картина будет противоположной, тем более если в группе нет четкого и хорошего лидера. Конечно, в реальной жизни есть много других факторов, которые влияют на создание атмосферы в группе, но их значение меньше.

Заметим, что найти хорошего лидера - большая удача, если же в группе окажется плохой лидер, будет и неудачная группа. Сложившиеся в удачной или неудачной группе отношения сохраняются долгое время, иногда и на всю жизнь. И важно как-то позаботиться об этом, пока эти отношения еще складываются. К сожалению, мои потуги в этом направлении всегда были тщетны. Возможно, здесь полезны были бы деканаты, но у них, по-видимому, другие цели.

- Что вы думаете по поводу нынешнего вектора развития МФТИ и цели - подниматься выше в международных рейтингах?

- Не берусь сравнивать современный вектор МФТИ, но надеюсь, что он не имеет ничего общего с «международными рейтингами». Можно заниматься играми, даже такими, как рейтинги, но не забывать о деле.

- Сейчас уже второй год администрация МФТИ вручает «Звезду Физтеха» людям, посвятившим большую часть жизни Физтеху. В 2016-м году эту награду получили и Вы. Как вы отнеслись к этому?

- К чему? К тому, что вообще учреждена такая награда, или что я ее получил? О первом вопросе какие могут быть сомнения - конечно, это прекрасно. Единственное, что остается за кадром, это многие ушедшие раньше и не получившие этой награды, а в действительности ее заслужили. Скажем, я бы назвал А.А. Абрамова и В.Б. Лидского. Существуют и некоторые другие похожие темы… Но что поделаешь - эти вопросы обязательно остаются.

Другое дело, если речь идет обо мне. Не нужно никакой статистики - ясно, что моя репутация среди студентов, по меньшей мере, сильно подмочена. Так что признавать за мной особые заслуги неправильно. Хорошо, что моя Звезда Физтеха, как и все остальное, скоро будет забыта.

- Как вы думаете, каких специалистов должен готовить Физтех - ученых, инженеров?

- Как я представляю себе, на Физтехе студент вырастает в инженера, но не какого-нибудь, а на физтеховском уровне. Если он захочет и сможет, он станет ученым, тоже на физтеховском уровне.

- Какие изменения по-вашему нужно внести в курсы математических дисциплин на Физтехе?

- У меня есть кое-какие соображения, которые надеюсь, могли бы усовершенствовать курсы, читаемые на Физтехе. Это изменения старого курса. Но курс математики давно не менялся, и сейчас ему время пришло меняться, причем в том числе и по новым направлениям. В результате он должен существенно обновиться. Кто будет заниматься обновлением? Это должны делать молодые.

Преподавание и наука

- Вы всю жизнь посвятили образованию студентов. Хотели бы вы больше заниматься наукой?

- Когда для меня это было актуально, я жалел, что не занимаюсь наукой. Теперь, ставши постарше, я понял, что всё было правильно.

- Как вы думаете, благоприятна ли, и почему, в России среда для развития науки, творческого роста ученых?

- В целом по всей России не скажешь - где-то лучше, где-то хуже. Но главное, что нужно помнить, это то, что это - Россия, и мы служим ей, а не выбираем, где осесть, чтобы было удобнее.

- Каким своим достижением на поприще преподавания вы гордитесь сильнее всего?

- Вот уж точно, никаким своим действием на поприще преподавания я не горжусь. Если все же поискать, то нужно вспомнить книжки - учебник и «Дополнительные главы линейной алгебры».

- Леонард Эйлер был очень горд, что написал книгу по геометрии без единого рисунка. А чем ваша книга лучше других, по вашему мнению? Если бы вы её писали сейчас, что бы вы сделали иначе?

- Не знаю, чем она лучше, но старание приложенное налицо: почти в каждом из 13 изданий - исправления или дополнения.

Оценка учебников сводится к следующему. Обычно считают, что весь вопрос в том, кто оценивает. Огрубляя ситуацию, оценивая книгу, читатель сначала имеет исходную программу, показывающую, чего он хочет достичь, и по ней соответственно выбирает учебник. Если программа невелика, то подробный учебник брать не нужно - там основные нужные ему вещи потонут в массе подробностей, совсем ему не нужных.

Я говорю это, чтобы пояснить мое понимание своей книжки. Если сравнить раннее издание, скажем третье, и последнее, то увидим, что объем книги значительно возрос. Конечно, с одной стороны идет сокращение - появляются более удобные способы доказать теоремы, старые определения меняются, но вместе с тем появляются многие вопросы, не упоминавшиеся ранее. Этот рост полезен - за 40 лет линейная алгебра выросла, и учебнику нужно принять новые преобразования. Упомянем сингулярное разложение, очень нужное в приложениях и еще сейчас не встречающееся в книгах такого уровня.

Но меня беспокоит увеличение объема учебника по сравнению с ранними изданиями. Если бы написать его сегодня с учетом моего понимания, оставив только самое нужное, то получилось бы короче и это было бы, я думаю, востребованно. Но такую задачу, к сожалению, будет решать кто-нибудь другой.

Мировоззрение и путешествия

- В интервью 2006 года вы упомянули строку из Писания, именно - из Евангелия от Матфея, что «могущий вместить да вместит», при этом сделав оговорку, что «там это сказано совсем по другому поводу» - то есть не по поводу способности и желания обогатиться знаниями. А как вы думаете, что в Евангелии означает эта фраза? Вы считаете себя религиозным человеком?

- Религиозным человеком я не являюсь, но тем не менее, Евангелие читал… Эта фраза достаточно короткая для того, чтобы вставить её, где потребуется. Так я ее и использовал. Исходное же использование такое:

Глава 19.
9. Но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует. 10. Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. 11. Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано. 12. … Кто может вместить, да вместит.


Обратите внимание также на слова: «не все вмещают слово сие, но кому дано». Тоже прекрасно сказано, независимо от текста Гл. 19.

- У Вас есть или было любимое место в Москве? Если да, то какое и почему именно оно?

- Не задумывался. Однако первое, что вспоминается - дом Пашкова, Библиотека им. Ленина. Я постоянно бывал там, особенно на младших курсах, когда в большую университетскую библиотеку не пускали. (Надо напомнить, что я учился на улице Моховой, то есть рядом.) Библиотека тогда помещалась в основном здании и там занимала весь красивый зал - окна на три стороны, и вверх - были построены антресоли.

На втором месте - здание Университета, конечно то, которое находится на Моховой. И вообще, много в Москве хороших мест…

- Вы путешествовали куда-нибудь раньше? Если да, какая поездка Вам запомнилась более всего и чем?

- Вот поездками я никак не могу хвастаться. Дело в том, что почему-то у меня нет внутреннего желания ехать за границу. Независимо от того, что раньше ехать воспрещали или сейчас всячески разрешают. Скажем, в Грузии бывал много, когда она была наша, с тех пор - все кончено.

Для меня лучшее место, которое я видел, - это озеро Иссык-Куль в Киргизии. Там я был два раза, если вы не видели - посмотрите. Ярко синее безоблачное небо, ничем не ограниченное. Снова жарит солнце, несомненно покруче, чем это бывает в России. Передо мной неправдоподобной синевы озеро-море с мелкими белыми барашками волн, а за ним - сплошная цепь снежных гор центрального Тянь-Шаня. Темные предгорья почти не видны, они за горизонтом. Цепь снежных гор неровная: в нескольких местах выдаются, еще вдвое выше, массивы знаменитых Тянь-Шанских пиков. Под ногами у меня каменистая сухая земля, покрытая высохшей травой. Она спускается к морю, дальше песчаный пляж, поросший невысокими кустиками, у которых вместо листьев вертикальные зеленые палочки. Это эфедра, по-киргизски - «чикинда».
Назад
Гостевая книга
На главную страницу